Бой у Корсаковского поста и гибель крейсера «Новик»
В сентябре 1853 года экспедиция Г. И. Невельского основала на Южном Сахалине Ильинский пост (позднее Корсаковский пост — назван так в честь русского гидрографа В. А. Римского-Корсакова, в настоящее время город Корсаков). Тогда же было объявлено о присоединении Сахалина к России. По русско-японскому договору, подписанному в Петербурге 25 апреля (7 мая) 1875 года, Сахалин принадлежал России, но при этом оговаривалось право японцев на рыбную ловлю в Охотском море и вдоль берегов острова, а в Корсаковский пост японские суда могли заходить без портовых и торговых пошлин.
Военные посты не только способствовали закреплению Сахалина за Россией, но и положили начало его хозяйственному освоению. Разрастался и Корсаковский пост, ставший административным центром Южного Сахалина. В 40 верстах к северу от него переселенцы из Владимирской губернии основали большое и зажиточное село Владимировку (ныне город Южно-Сахалинск). К началу русско-японской войны на острове жили 30 тысяч человек.
Появление на горизонте военного судна поначалу вызвало там панику, но, когда разглядели Андреевский флаг, чуть ли не все население собралось у пристани. Едва причалил баркас с “Новика”, как местный оркестр грянул марш. Конечно, в поселке никто не ожидал русского крейсера, о котором в течение восьми дней после выхода его из Циндао “в неизвестном направлении” в России не было никаких известий.
Лейтенант А. П. Штер с частью команды руководил погрузкой угля на берегу. “Не могу описать достаточно ярко то радостное чувство, — вспоминал он позднее, — которое охватило меня при съезде на берег; после 10-дневного томительного перехода очутиться на берегу, на своем русском берегу, с сознанием, что большая часть задачи уже выполнена, с надеждой, что через несколько часов мы будем на пути к Владивостоку… — все это наполняло меня каким-то детским восторгом! Роскошная природа Южного Сахалина еще больше способствовала этому настроению; команда, видимо, испытывала те же чувства, потому что все энергично и весело принялись за грязную работу погрузки угля”.
Грузить уголь начали в 9 ч 30 мин, его приходилось подвозить на пристань в телегах, нагружать на баржи, буксировать к крейсеру и перегружать. Уголь носили в мешках, корзинах и, больше всего, в ведрах, да и тех было недостаточно. Все жители помогали новиковцам — вместе с матросами работали и военная команда, и ссыльные, старики и женщины, само собой, и дети набежали!..
Начальник корсаковской команды полковник И. А. Арцишевский еще утром послал телеграфное донесение о прибытии “Новика” военному губернатору Сахалина генерал-лейтенанту М. Н. Ляпунову и далее по инстанции. Дойдя до Петербурга уже за подписью адмирала Е. И. Алексеева, это донесение опередило события: “…сего числа в 6 утра “Новик” пришел в Корсаковский пост, приняв уголь, следует во Владивосток”.
И главный начальник флота и морского ведомства великий князь Алексей Александрович с удовлетворением пометил на бланке донесения: “Доводится до Высочайшего сведения. Доклад завтра около 4-х часов. А.”. Однако судьба распорядилась иначе, и Николаю II на следующий день осталось только с горечью приписать: “Лучше этого не печатать…”
За облаком угольной пыли, окутавшей “Новик”, трудно было разглядеть, что делается в море, но горизонт, без сомнения, чист. Около 14 ч 30 минут радиотелеграф крейсера начал принимать неразборчивые сигналы — передавать их мог только противник! Так как, пользуясь стоянкой, пары во всех котлах, кроме двух, прекратили и глушили лопнувшие трубки, то теперь требовалось развести пары в семи котлах, только что исправленных. Оставалось принять еще две баржи с углем, но с крейсера семафором передали береговой команде — срочно возвратиться! А. П. Штер записал: “Сразу что-то оборвалось внутри, мелькнуло сознание чего-то безвыходного и настроение круто переменилось из радостного в высшей степени угнетенное. Очень не хотелось покидать этот уютный и веселый на вид уголок, чтобы пускаться в такое сомнительное предприятие, как бой с неизвестным пока противником. Если слышны японские телеграммы, то ясно, что неприятель не один… А сколько? И кто именно? Все японские крейсеры даже в одиночку сильнее “Новика”, а тут еще и полного хода дать нельзя… Несомненно, близилась развязка…”.
В 16 ч “Новик” снялся с якоря, взяв направление на юг, а когда на горизонте показался дымок, набрал предельно возможную скорость — 18-19 уз и устремился в широкую восточную часть залива Анива, пытаясь ввести в заблуждение противника и рассчитывая после наступления темноты лечь на обратный курс в пролив Лаперуза. Ощущение решительной минуты подействовало на всех! Сосредоточенно делались последние приготовления к бою, напряженно всматривались в противника, стараясь определить, с кем придется иметь дело. И, сближаясь, определили его как крейсер типа “Ниитака”.
В действительности это был однотипный с ним “Цусима” (вес бортового залпа — 210 кг против 88 у “Новика”). Крейсер “Читозе”, стерегший пролив Лаперуза в самой узкой части (около 23 миль), утром встретил “Цусиму”, и командир “Читозе” капитан 1 ранга Такачи Скеичи приказал “Цусиме” под командованием капитана 2 ранга Сенто Такео осмотреть Корсаковский пост. По силуэту “Цусима” очень походил на крейсер владивостокского отряда “Богатырь”, и японцы рассчитывали, что, пока с русского крейсера распознают их, “Цусиме” удастся сблизиться с более быстроходным “Новиком” (истинного состояния механизмов которого они, естественно, не знали), а “Читозе” останется на выходе из залива Анива.
В 17 ч крейсер “Цусима” повернул наперерез “Новику”, дав радиограмму на “Читозе”: “Вижу неприятеля и атакую его”. Через 10 мин расстояние уменьшилось до 40 кб, и с “Новика” уже невооруженным глазом стали видны надстройки “Цусимы», а в бинокль — даже люди на его палубе. “Новик” открыл огонь правым бортом, и всплески снарядов легли рядом с неприятелем. Крейсер “Цусима” ответил — блеснули огоньки выстрелов его левого борта.
Вначале японские снаряды давали перелеты, но вскоре стали ложиться ближе. Чтобы сбить пристрелку, “Новик” начал описывать ряд разнодужных коордонат (Маневр, состоящий из двух последовательных поворотов на один и тот же угол в противоположные стороны для смещения линии пути), держа противника в пределах 35-40 кб. Но уже в 17 ч 20 мин “Новик” попал под накрытие. Один из неприятельских снарядов сделал пробоину в рулевом отделении под броневой палубой, которое стало заполняться водой. Тут же раздался и тревожный крик: “Пробоина в каюте старшего офицера!”, а затем и новые возгласы: “Пробоина в жилой палубе!.. В кают-компании!..” Аварийная команда бросилась заделывать (насколько это возможно в ходе боя) повреждения. Еще через 5 мин снаряд разрушил командирскую и штурманскую рубки, уничтожив все карты и штурманские инструменты, кроме одного секстана. По счастью, жертв еще не было. “Новик» даже стал опережать неприятеля, идя на параллельном курсе…
Но это было последнее напряжение машин крейсера — в двух котлах лопнули водогрейные трубки, и скорость резко снизилась. “Невольно в груди закипала бессильная злоба, подкатывалась клубком к горлу и разражалась грубыми ругательствами, — писал А. П. Штер, — против кого эта злоба — отчета я себе не отдавал, но старался излить ее на противника”.
Неприятельским снарядом убило комендора ютового орудия Н. Д. Аникина, смертельно ранило унтер-офицера П. И. Шмырева и матроса М. П. Губенко. Командир орудия левого нестреляющего борта сам прибежал заменить убитого и продолжал посылать один снаряд за другим. “Началось! — подумалось Штеру. — Сейчас будет моя очередь!” И действительно: “За спиной у меня раздался взрыв… Впечатление, что у меня вырвало кусок бока. Барабанщик, держась за голову, плачущим голосом: “Ваше благородие, у вас мозги вылезли!” — Вряд ли бы я мог стоять, если бы у меня мозги полезли!..” Этим снарядом снесло кормовой мостик и машинные вентиляторы и, кроме лейтенанта Штера, ранило еще десять матросов. Перевязавшись тут же, на палубе, Штер продолжал управлять огнем кормовых орудий.
Огонь неприятеля заметно ослабел. Но около 17 ч 35 мин одновременно два снаряда попали ниже ватерлинии в рулевое и сухарное отделение. “Новик” сел кормой почти на метр, вода над броневой палубой хлынула в кают-компанию. И тут же вышли из строя еще два котла, ход уменьшился вдвое, и стало ясно, что уйти не удастся.
Спустя четверть часа “Новик” повернул к берегу, чтобы вернуться в Корсаковский пост. К удивлению, крейсер “Цусима” тоже повернул вправо, на расходящийся курс, и прекратил стрельбу! “Новик” же продолжал вести огонь, теперь уже с левого борта, пока расстояние не увеличилось до 50 кб. Видели, что у уходящего крейсера, когда он повернулся кормой к “Новику”, крен и, управляясь машинами, он идет зигзагами.
“Новик” приблизился к берегу насколько возможно, чтобы в случае необходимости легче было спасать экипаж, а когда из рулевого отделения передали, что привод руля не действует, то, управляясь бортовыми машинами, в 18 ч 20 мин пришел на Корсаковский рейд, подвел пластырь и начал откачивать воду…
Неприятельский корабль, выйдя из зоны поражения, также завел пластырь и, будучи не в состоянии продолжать бой, дал радиограмму на “Читозе”, находившийся на расстоянии 4 ч хода. Тот запросил о местонахождении “Новика”. И хотя последний своим аппаратом пытался помешать переговорам, “Цусима” все же смог сообщить, что “Новик” идет в Корсаковский пост.
Когда неприятель скрылся за горизонтом, “Новик” попытался приблизиться к берегу, но при этом сорвало подведенный пластырь. Став на якорь в 960 м от берега, выяснили, что корабль принял около 250 т воды через три подводные пробоины: две в рулевом отделении и одну под каютой старшего офицера. Вблизи ватерлинии имелась еще одна пробоина, а всего крейсер получил около десяти попаданий, причем оказались разбиты шестерка, деревянный и металлический вельботы. Осмотр показал, что одну из пробоин в рулевом отделении своими силами заделать не удастся — снаряд попал в стык борта с броневой палубой, вызвав длинные трещины. Но самое плачевное — в исправности оставались от силы шесть котлов из двенадцати; “потерял “Новик” свой ход в непрестанной работе, укатали Сивку крутые горки”, — с горечью констатировал А. П. Штер.
Выяснилось, что и воду из отсеков за ночь откачать не удастся — в поселке не было для этого никаких средств, а собственные вышли из строя. Из-за этих повреждений “Новика», а также предвидя, что выход из залива Анива перекрыт другим крейсером неприятеля, М. Ф. Шульц принял решение затопить корабль на отмели.
Около 10 ч вечера, когда на затребованных с берега баржах свезли с крейсера личный состав и все, что можно было снять из дельных вещей, открыли кингстоны. Взорвать “Новик» в тот момент не могло прийти в голову! Рассчитывали позднее, затребовав соответствующие средства из Владивостока, поднять корабль, затопленный в русском порту, и надеялись, что “Новик” еще послужит России! Моряки не могли предполагать, что через год по Портсмутскому мирному договору южная часть Сахалина, где затоплен их корабль, будет отдана японцам…
Затопленный крейсер «Новик» у берегов Сахалина
В 23 ч 30 мин “Новик” лег на дно на глубине 9 м, накренившись на правый борт до 30°. Корма скрылась под водой, а на поверхности остались трубы, мачта и значительная часть верхней палубы…
Ожидая “Читозе”, на крейсере “Цусима” “всю ночь смотрели во все глаза, опасаясь, что “Новик” опять сумеет ускользнуть”, — писала со слов японского офицера газета “Таймс”. Бой с “Новиком” стал для японского крейсера первым огневым крещением. “Можно себе представить,— заключил свой рассказ японский офицер, — как старались наводчики и как затем гордились, что им удалось повредить русский крейсер, который благодаря своей скорости и блестящему экипажу принимал столь выдающееся участие во всех боях, начиная с января”.
К ночи “Читозе” двинулся к Корсаковскому посту. Лучи трех его прожекторов, освещавших водное пространство по направлению к берегу, новиковцы видели всю ночь. Когда рассвело, с “Читозе” разглядели, что “Новик” затоплен западнее мыса Эндума, а между ним и берегом снуют шлюпки и паровой катер. Приблизившись, “Читозе” с 45 кб в течение часа расстреливал затопленный крейсер, а затем, подойдя на 13 кб, перенес огонь на берег, выпустив около ста снарядов, стреляя даже по отдельным людям, появлявшимся на берегу, повредив церковь, пять казенных и одиннадцать частных домов. “Оборонительный отряд находился на позициях, убитых и раненых нет”, — телеграфировал ночью 8 августа царю военный губернатор Сахалина генерал-лейтенант М. Н. Ляпунов. На “Новике” были разрушены две дымовые трубы, повреждена мачта, разбит кормовой мостик, а в палубе и надводной части борта — множество пробоин от осколков.
Затопленный «Новик»
Японские крейсеры ушли из Анивы и присоединились к эскадре. На имя начальника эскадры 9 августа последовал императорский рескрипт: “Крейсеры “Читозе” и “Цусима” в Корсаковском заливе уничтожили неприятельское судно и тем достигли цели долгой погони. Мы хвалим это”. Адмирал X. Камимура ответил: “Успех крейсеров “Читозе” и “Цусима» в Корсаковске всецело относится к величию верховного вождя”.
В Корсаковском посту 9 августа торжественно хоронили убитых и умерших от ран новиковцев. На высоком берегу залива Анива близ мыса Эндума покоились: Павел Ильич Шмырев, машинный квартирмейстер 1-й статьи; родом из села Серебряно-Прудовское Веневского уезда Тульской губернии; Дмитрий Иванович Гришин, машинист 1-й статьи, село Казанская Арчада Арчадинской волости Пензенской губернии; Николай Дмитриевич Аникин, старший комендор, деревня Калисиха Ветлужского уезда Костромской губернии; Моисей Петрович Губенко, матрос 1-й статьи, посад Подшой Аккерманского уезда Бессарабской губернии.
До утра 9 августа поступавшие в Петербург телеграммы о гибели “Новика” не пропускались в печать. Но так как информация продолжала поступать и от агентства “Рейтер”, и от агенства Вольфа, решили официально известить Россию: “7-го августа флот наш лишился лихого и славного, самого быстроходного из наших крейсеров, бывшего красой русского флота и грозой японцев… Ранено нижних чинов легко 14, тяжело 2, убито 2, ранен в голову лейтенант Штер, все время остававшийся на своему посту”.
Источник: battleships.spb.ru
Лучше чем другие
Что же в «Новике» было революционного по сравнению с другими кораблями этого класса? Во-первых, сочетание сильной артиллерии и мощного торпедного вооружения. На нём стояло четыре 102-миллиметровых пушки. Также на эсминце стояли четыре двухтрубных торпедных аппарата (позднее три трёхтрубных) с возможностью одновременного пуска торпед. И то и то само по себе не было новостью, но сочетание такого вооружения в одном корпусе бесспорно означало для корабля качественный скачок.
Антон Железняк Эксперт по техническим и инженерным вопросам
Недостатками вооружения «Новика» можно считать не самое удачное расположение артиллерии, повышавшее её уязвимость, и не очень высокую мощность 457-мм миллиметровых торпед. Но на момент проектирования корабля эти недостатки ещё не были очевидными.
Управление и торпедными аппаратами, и артиллерийским огнём — было централизовано и даже в некоторой части автоматизировано по последнему слову техники того времени, и вся огневая мощь эсминца могла использоваться очень эффективно.
Кроме прочего «Новик» мог заниматься постановкой мин и — благодаря своей скорости — делал это быстрее и дальше, чем другие корабли. Его качества позволяли активные минные постановки: то есть, грубо говоря, не просто поставить поле в надежде что когда-то враг на него наткнётся… а получить данные от разведки, быстро выйти и насыпать «шариков» прямо там, где враг действует именно сейчас (или вот-вот появится). После чего оперативно смыться.
Эскадренный миноносец «Новик»
Итого: самый быстрый, способный эффективно обороняться при помощи артиллерии, устраивать торпедные атаки и оперативно ставить мины. И всё это один корабль.
На народные деньги
Своим созданием эсминцы типа «Новик» обязаны неудачам русского флота в войне с Японией. Колоссальные потери, которые несли тихоокеанцы и балтийцы во время сражений с японскими кораблями, необходимо было восполнять, и сделать это требовалось как можно быстрее. Финансировался проект за счет «Особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования» – организации, аккумулировавшей на своих счетах пожертвования российских подданных.
Кампания по сбору пожертвований стартовала после призыва князя Льва Кочубея, который в первые же дни войны обратился к соотечественникам через газету «Новое время». Желающих участвовать в усилении русского флота оказалось так много, что вскоре по высочайшему соизволению императора Николая II возник тот самый «Особый комитет по усилению военного флота на добровольные пожертвования». Средства, которые в него поступали, были колоссальными. Хотя большинство жертвователей отправляли небольшие суммы – от рубля до десяти, были и такие, кто жертвовал сразу миллион рублей, как эмир Бухары, или по 300 тысяч, как Казанское земство или сенат Финляндии, или по 200 тысяч, как генерал-майор граф Александр Шереметьев.
Довольно скоро на счетах общества собралась огромная сумма в 17 млн рублей. Существенную часть ее – около пятнадцати миллионов – Морской технический комитет и Морской генеральный штаб израсходовали почти сразу, стремясь восполнить оперативные потери. Но свыше двух миллионов оставались в распоряжении комитета, который по своей инициативе в декабре 1905 года созвал совещание по вопросу проектирования новых минных крейсеров. Хотя в этом совещании участвовали и моряки, никакого единого решения принято не было, и вопрос остался в подвешенном состоянии на два года.
В 1907 году «Особый комитет», не дождавшись указаний от Морского генерального штаба, сформулировал собственные требования к новому быстроходному минному крейсеру – или, как они стали называться согласно новой классификации кораблей того же года, эскадренному миноносцу. А еще через год объявил от своего имени конкурс на разработку его проекта. О том, что русскому флоту нужен именно такой, более современный корабль, говорили большинство участников двухгодичной давности совещания. И как показали дальнейшие события, принятое комитетом решение оказалось не только совершенно правильным, но и очень своевременным.
Судьба «новиков»
Русские моряки сразу оценили «Новик» по достоинству. Корабль еще проходил испытания, когда было принято решение о строительстве девяти эсминцев этого проекта для Черноморского флота. Они немного отличались от своего прототипа, в том числе меньшими габаритами и чуть более слабым вооружением, но полностью соответствовали требованиям того театра военных действий, на котором им предстояло действовать. А в общей сложности для русского флота до начала Гражданской войны успели заложить 53 эсминца типа «Новик».
Из них моряки получили почти четыре десятка, и еще несколько штук удалось достроить уже в двадцатые годы из имевшегося задела. Подавляющее большинство кораблей – двадцать пять – отправились служить на Черное море. Одиннадцать получил Балтийский флот. Для него были заказаны 26 «новиков», но многие из них достроить не удалось: помешало быстрое продвижение немецких войск к Ревелю (нынешний Таллин), где собирали корабли.
Судьба «новиков» оказалась очень разной. В ней как в зеркале отразилась судьба русских моряков, которых революция и Гражданская война развели по разные стороны фронта и разбросали по свету. Сам «Новик», служивший на Балтике, с честью прошел Первую мировую войну, вошел в состав Рабоче-крестьянского красного флота и получил имя «Яков Свердлов». Накануне войны он был модернизирован и воевал до 28 августа 1941 года, когда подставил свой борт немецкой торпеде, нацеленной на крейсер «Киров». Остальные семь «новиков», встретившие войну на Балтике (многие корабли этого проекта были потеряны во время Гражданской войны), воевали не слишком долго: все они погибли во время перехода советского флота из Таллина в Кронштадт в августе 1941 года.
Из двух с лишним десятков «новиков», служивших на Черном море, пять встретили Великую Отечественную войну в составе советского флота. Два из них погибли, три довоевали до Победы, причем один – «Железняков» (в Русском императорском флоте – «Корфу») – стал Краснознаменным. Пять эсминцев в ноябре 1920 года ушли в составе Русской эскадры Вооруженных сил юга России во французскую Бизерту, откуда уже не вернулись к родным берегам. А большинство кораблей были потоплены в апреле 1918 года по решению советского правительства, стремившегося не допустить попадания Черноморского флота в руки своих противников.
Самой долгой оказалась служба трех балтийских «новиков», которые в первой половине 1930-х годов совершили переход на вновь созданный Северный флот. Они прошли в его рядах всю Великую Отечественную войну, и один из них – «Куйбышев» (в составе Русского императорского флота – «Капитан Керн») – за свои боевые заслуги в 1943 году был награжден орденом Красного Знамени. А последним их боевым заданием стало участие в первом подводном испытании ядерного оружия на Новой Земле 21 сентября 1955 года.
